
Основной мифологический образ точки Летнего Солнцестояния — Муж и Жена. Он — День, Солнце, Огонь, Яр, Гора, Жизнь. Она — Ночь, Вода, Зелье, Волшба, Река, Смерть.
Это — уже не свадьба, как на Бельтайн; оба начала присутствуют в полной силе, только из их союза может родиться Мир.
Ночь на Ивана Купала(в этом году с 6 на 7 июля), одна из самых страшных ведьмовских ночей года — последняя ночь Встречи двух начал, за которой начнется Разлука..


Пониманию тёмной, «смертной» мифологической сущности(стороны) праздника Летнего Солнцестояния способствует изучение описаний двух летних месяцев древесного календаря Грейвса:
дуба (10 июня — 7 июля) и падуба (8 июля — 4 августа). По Грейвсу, праздник Летнего Солнцестояния напрямую связан со смертью: «Месяц, взявший имя у бога-дуба Юпитера, начинался 10 июня и заканчивался 7 июля. Посередине день святого Иоанна — 24 июня, то есть день, в который царя-дуба сжигали заживо, принося его в жертву. Кельтский год был поделен надвое, и вторая половина начиналась в июле, очевидно, после семидневного оплакивания, или поминального пира в честь царя-дуба»: «Тринадцать недель разделяют зимнее и летнее Солнцестояния, из которых второе приходилось на неделю смерти и требовало кровавого жертвоприношения».
Волей-неволей стираются сомнения в том, что представления о ведьмах, похищающих добрых молодцев или пьющих кровь у детей в Иванову ночь — не аллегория, но и не строчка из бытовой уголовной хроники. Это событие мифологической реальности, не менее вещной, чем реальность обыденная.
Впервые за весь летний цикл Мара предстает перед нами в полную силу, и в непривычном облике, не в окружении студеных ветров и зимних вьюг, а среди густой зелени, под звон струящейся воды, не грозной и жестокой, чёрной подобно сбросившему лист зимнему дереву, но любящей женщиной, страстной и отчаянной, самоубийственно стремящейся к своей противоположности, к своей второй половинке — Огню..
Образ убиения Жениха, смерти и похорон Ярилы, который может быть трактован как обручение его с Ночью, прекрасен в своей глубинной сущности, гораздо более реальной, чем сусально-радостное выхолощенное представление о духе Купалы, которое в массе своей складывается у непросвещенного..
Что до литовской мифологии, то в ней, напротив, присутствуют светлая дева Эгле и хтонический — ночной и водный, хладнокровный уж-муж. У литовцев все наоборот: у них Сауле — Солнце всегда невеста, а Месяц — жених.
Ту же самую «зеркальность» восприятия стихий дневной и ночной(Солнце и Месяц) мы можем увидеть и у славян.
О мужской составляющей мифологии этого двойственного праздника может поведать нечто целая серия восточнославянских сказок, где главный герой носит одно с праздником имя Иван.
Со святым, который дал празднику имя, у этого Ивана не находится ничего общего, кроме самого имени. Об аскете, питавшемся в пустыне акридами и медом, посреди летнего буйства зелени вспоминается в последнюю очередь. Хотя и евангельский Иоанн Предтеча — тоже необычный персонаж, представляющий интерес именно в свете нашего предмета: в христианском календаре(официальном, а не народном) - это один из трех героев, у которых торжественно прославляется не только день кончины, как у легионов больших и малых святых, но и день рождения......... Впрочем, вернемся к Купале..
Для нас интересно не столько языковое происхождение этого имени, сколько его важное место в народном именослове. Именно им наделен в огромном большинстве сказок молодой герой — царев ли сын, гостиный ли, вдовий, а то и вовсе Быкович или Сучич, то есть — сын коровы или собаки. Этот герой, своими похождениями приоткрывает значение праздника Купалы — потомок одного из священных зверей Велеса, оставивший дом родной и уходящий в Иной Мир на завоевание волшебной подруги.
Начало:
КУПАЛА - венчание Света и Тьмы
Продолжение:
Образы Купальского периода
Солнцеворот/Русалии в Славянской обрядности
Летнее Солнцестояния в кельтской обрядности и обрядности балтов (Праздник Рос)